Мария соловей
DOMinus
Философское размышление на тему христианской традиции
"Какой красивый дом!", — показывая на церковь, воскликнет маленький ребенок, не ведающий пока предназначения этого странного сооружения. И будет прав. Церковь толкуется как дом еще с глубокой древности. Само греческое слово "кириакон" (kυριακη), от которого, как считается, произошло, видоизменившись, русское "церковь", буквально означает дом Божий, дом Господень (именно как место, здание, сооружение — в физическом смысле). Ибо "дух Божий носился над водою" — Бог изначально бездомен, так писал Антоний Сурожский. В церкви — "место жительства" Бога (так же, как и в душах верующих). "Церковь" же как общность группы людей (собрание, принадлежность к определенной конфессии) в Новом Завете обозначалось древнегреческим словом "экклезиа" ( ἡ ἐκκλησία) — в языческие времена оно означало общее собрание всех граждан, решавших самые важные дела в жизни государства, другими словами, собрание "призванных". Так впоследствии стали называть и христиан - "призванные".
Что есть Дом? Среди множества значений этого слова существует понятие дома как группы определенных людей ("домашних"), семьи, династии, сообщества, принадлежности к роду, что, безусловно, роднит его с метафизическим понятием Церкви. Так же, как члены одной семьи делят друг с другом кров и стол, члены одной Церкви участвуют в Евхаристической трапезе, принятии Крови и Плоти Христа под видом вина и хлеба. Не случайно сравнивают стол — место, где семья вкушает пищу, с домашним алтарем.
Для русского уха интересно, что немецкие храмовые сооружения так и называются — Dom (образовано, конечно же, от лат. Dominus — Господь). Это словом названы особо значимые по масштабу сооружения, тождественные русскому "собору", а небольшие кирхи (нем. Kirche) произошли все от того же "кириакона". Но и здесь через слово "собор" есть связь с понятием дома: со-бор, собирать, собрание определенной группы людей под одной крышей (и под одним небом). "Сделай свой дом небом!", — эти слова, предписываемые Иоанну Златоусту, призывают не разделять, а как можно крепче соединить жизнь церковную и жизнь домашнюю. Жить так, как будто каждый день — это воскресное утро. Отсюда и христианское понимание семьи (дома) как малой Церкви, где родители рассматриваются не только как кормильцы и покровители, но и, самое главное, как воспитатели и учителя (подобно священнослужителям) своим детям.
Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному,
и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом.
Ибо сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится.
1Пет.2:4-8
и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом.
Ибо сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится.
1Пет.2:4-8
Святые отцы толковали церковь не только как здание, состоящее из обычных камней или кирпича, они использовали метафору "живых камней" — каждой верующей души, из которых сложено тело Церкви, в фундаменте которой лежит краеугольный и самый важный камень, на котором держится все сооружение — сам Господь Бог (Христос). "Верующий в него и строящий на Нем — не постыдится". И для того, чтобы Церковь как "дом духовный" была прекрасной и величественной, необходимо, чтобы каждый "живой камень" в ней походил на краеугольный, т.е. брал пример с Христа. Отсюда представление о том, что земной (физический) образ церкви должен быть исключительно благолепным. Храмовые сооружения, бесспорно, вообще самые красивые сооружения из всех существующих, но в отдельных культурах (например, готической, барочной или русской православной) эта красота была доведена до абсолюта, когда буквально каждый сантиметр (каждый камень) сооружения покрывала резьба, роспись и позолота.
Применительно к церкви иногда используют такое расхожее выражение, противоречащее законам физики: "Больше изнутри, чем снаружи". Как это понимать? Это может быть, конечно, чисто визуальное восприятие, когда храм изнутри настолько высок и просторен, что действительно кажется больше, чем снаружи. Но по церковному толкованию это означает, что внутри (независимо от того, мал храм или велик) из-за всей полноты Божественного присутствия "храм становится шире небес".
В этой связи интересен финальный эпизод книги "Последняя битва" из "Хроник Нарнии" К.С. Льюиса. Действие в нем происходит у врат (дверей) Хлева, который символизирует, конечно же, Церковь, но захваченную и опошленную идолопоклонниками, подменившими идолом — Живого Бога. Неважны повороты сюжета, а интересно, как можно вообще было связывать хлев и церковь? Ведь церковь менее всего напоминает хлев. Но первый дом Бога (его физического воплощения) согласно Новому Завету был именно там — в хлеву среди животных, под звездами. Отсюда связка Хлев — Дом — Церковь. И когда купола изнутри расписывают звездным небом, не является ли это отсылкой к тому первому дому Господа?
В конце книги пространство Хлева — уже свободной Церкви — оказывается, разумеется, куда больше изнутри, чем снаружи, если не вообще бесконечным. Какой может быть и человеческая душа — филиал Церкви и все тот же Дом Божий.
В конце книги пространство Хлева — уже свободной Церкви — оказывается, разумеется, куда больше изнутри, чем снаружи, если не вообще бесконечным. Какой может быть и человеческая душа — филиал Церкви и все тот же Дом Божий.
Не важно, что было вокруг, и не важно,
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.
Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, было, что их было трое,
и всё, что творилось, варилось, дарилось
отныне, как минимум, на три делилось.
Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться над малым
сверкало звездою -- и некуда деться
ей было отныне от взгляда младенца.
Костер полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.
И. Бродский
о чем там пурга завывала протяжно,
что тесно им было в пастушьей квартире,
что места другого им не было в мире.
Во-первых, они были вместе. Второе,
и главное, было, что их было трое,
и всё, что творилось, варилось, дарилось
отныне, как минимум, на три делилось.
Морозное небо над ихним привалом
с привычкой большого склоняться над малым
сверкало звездою -- и некуда деться
ей было отныне от взгляда младенца.
Костер полыхал, но полено кончалось;
все спали. Звезда от других отличалась
сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,
способностью дальнего смешивать с ближним.
И. Бродский