лилия мысик
"А у нас расизма нет!"
Мы встречаем их на улицах, убирающими снег. Мы встречаем их на рынках, в ларьках и магазинчиках. Они возводят спальные районы, в которых мы покупаем или снимаем жилье. Пара слов о тех «понаехавших», которые заполняют непривлекательные трудовые ниши и являются неотъемлемой частью повседневной жизни каждого из нас.
фото: regnum.ru
Разгар лета – это не только спелые арбузы, налитые солнцем оренбургские степи и загорелые лица отдыхающих. В разгар лета, как минимум, одно место в Оренбургской области зудит и пышет напряженностью: прохождение российско-казахстанской границы сопровождается долгими очередями, взбесившимися гражданами и бесконечными пунктами досмотра. Однако для определенной категории лиц вся процедура усложняется сразу в несколько раз. Эту категорию не так сложно узнать: они выглядят особенно изможденными, а в руках зажат паспорт с золотистыми гербом Узбекистана.
Дискриминация по национальному признаку при пересечении границы опасна, в первую очередь, тем, что все процедуры «от и до» - процедуры законные, подтвержденные стопкой нормативно-правовых актов, а потому и добросовестных пограничников упрекнуть не в чем. Лиц славянской внешности пропускают через пункт досмотра, лениво заглянув в бардачок автомобиля, а вот семью из Узбекистана уже сорок минут как заставляют разложить перед бдительными проверяющими содержимое каждого пакета и каждой сумки. При этом для подобного ритуала специально отведенное место отсутствует – все происходит прямо здесь, рядом с кирпичными домиками паспортного контроля и проезжающими мимо автомобилями.
фото: m.nazaccent.ru
Или другая ситуация: большой 50-местный автобус, возвращающий людей с заработков в России на свою родину, зашел на российский пограничный пункт пропуска и уже более 4 часов ожидает своей очереди на проверку и паспортный контроль. Причина проста: то и дело подъезжают мини-автобусы с российскими пассажирами, которым граждане Узбекистана должны уступить место и смиренно подождать. И вот ты, приехавший 10 минут назад, в привилегированном порядке проходишь к окошку, наблюдая, как десятки загорелых лиц, сидя на полу в ангаре для досмотра автобусов с маленькими детьми, вещами и униженным достоинством, в 40-градусную жару ждут свою очередь.
Выбор отсутствует: в большинстве своем заработки в России являются основным источником доходов (по статистике, более половины трудоспособного населения Узбекистана находятся в РФ).
Сложнее всего зимой. Любое замечание относительно документов становится весомым поводом для того, чтобы оставить людей за шлагбаумом. Выбор отсутствует: в большинстве своем заработки в России являются основным источником доходов (по статистике, более половины трудоспособного населения Узбекистана находятся в РФ), позади преодоленные километры, впереди – семьи в режиме ожидания. В целях экономии топлива все устраиваются на снегу: в ход идут маленькие печки, множество одеял и курток. Спустя половину дня, а то и сутки, проблема разрешается магическим образом, и автобус пропускают.
Вся миграционная вакханалия каждый раз сопровождается одобрительным гудением со стороны других пассажиров и водителей, пересекающих границу. Из соседнего окошка: «Ну и чего они все едут, едут и едут? Пусть уматывают к себе», из другого присоединяются: «А сколько узлов везут? А детей? Да кому они нужны здесь?» Из-за них, узбеков этих, и очереди длиннее, и места в помещениях паспортного контроля меньше, куда же такое годится?
Если же задать вопрос пограничникам о таком особом отношении к гражданам Узбекистана, ответ будет один: если за ними не следить пристально, они перевезут наркотические вещества, нелегально заберут ваши рабочие места, будут мельтешить перед глазами на улице, придут в ваши дома, напомнят вам о вашей национальной нетерпимости. О той самой национальной нетерпимости, которую, несмотря на развевающиеся, как флаги, лозунги о многонациональном государстве Россия, побороть так и не удалось. О том, что каждый раз, сталкиваясь с мигрантами из Центральной Азии, деление на «свой» и «чужой» становится настолько броским, что невольно смотришь вглубь себя и задаешься вопросом: «А много ли во мне, человеке, еще осталось человеческого?»