Дарья сизых
Музыка скорби
Фото: Культурология.РФ
Сырая изба. Ночная стужа подбирается к окнам. В доме — усопший, которого ещё вчера называли по имени. А рядом — женщина, сухая, как солома, сидит на низкой табуретке и медленно раскачивается, будто удерживая ритм, понятный только ей. Это звук, похожий на распев: то поднимающийся, то падающий, дрожащий, но при этом выстроенный, как будто в нём есть тайный порядок.
Первый звук едва слышен — длинный, выдыхаемый, распадающийся на дрожащие волны. Не крик и не песня. Между ними.
Она тянет:
«Ой, ты, хозяин наш батюшко,
тёмный ты в землю идё-о-ош…»
И голоса других женщин подхватывают. Плач в комнате становится объёмным, как многоголосие. Он струится не хаотично, а по невидимым законам — как будто женщина «ведёт» мелодию, позволяя каждому всхлипу прозвучать в нужный момент.
Этот плач — музыка, древнее всяких инструментов.
И эта женщина — плакальщица.
Первый звук едва слышен — длинный, выдыхаемый, распадающийся на дрожащие волны. Не крик и не песня. Между ними.
Она тянет:
«Ой, ты, хозяин наш батюшко,
тёмный ты в землю идё-о-ош…»
И голоса других женщин подхватывают. Плач в комнате становится объёмным, как многоголосие. Он струится не хаотично, а по невидимым законам — как будто женщина «ведёт» мелодию, позволяя каждому всхлипу прозвучать в нужный момент.
Этот плач — музыка, древнее всяких инструментов.
И эта женщина — плакальщица.
Плач — это не хаотичное рыдание, а сложный, структурированный звук, который многие этномузыкологи считают древнейшим вокальным жанром человечества. Его ритм, интонация и повтор формул стали основой будущей музыкальной культуры.
| Почему плач — это музыка Музыка — это не только строй аккордов или последовательность нот на бумаге. В широком и первичном смысле музыка — это способ организовать звук так, чтобы в нём проявились ритм, интонация, темп, и чтобы тело слушающего узнало в нём эмоциональный смысл. Плач удивительным образом соответствует всем этим признакам. Он обладает ритмом — вздохами, паузами, повторяющимися формулами, мелодической организацией — устойчивыми интонациями, тягучестью тона, а главное, направленностью: он осмысляет горе и формирует коллективное переживание. Именно поэтому исследователи и этномузыковеды рассматривают ламент — ритуальное причитание — как один из древнейших архетипов музыкальности, ту исходную «матрицу», из которой выросли более поздние вокальные и песенные формы. С музыкально-психофизиологической точки зрения плач возникает из особенностей голосообразования при сильной эмоции: меняется дыхание, напрягаются голосовые связки, нарушается привычная артикуляция, и именно эти изменения рождают ту дрожащую, насыщенную интонацию, которую мы воспринимаем как честную и подлинную. В ритуальной практике это превращается в своеобразную технологию. Плакальщицы знали, как вести голос, чтобы вызвать отклик у слушающих, как выстраивать повторы и паузы, которые «заражают» толпу и включают её в общее эмоциональное поле. Их голос создавал акустический каркас обряда, без которого прощание считалось незавершённым. Плач не является хаотичным всхлипом: он строго структурирован. В нём есть и протяжные ноты, удерживающие ритуальное напряжение, и устойчивые мелодические формулы, и импровизация, основанная на старинных интонациях, и особая речевая ритмика, которая остаётся музыкой, даже когда кажется разговором. Антропологи описывают плач как литаргический жанр — пограничную форму между песней, молитвой и личным высказыванием. В этих границах плакальщица превращается одновременно в певицу, актрису, психолога, жрицу и хранительницу коллективной памяти. Именно поэтому её отсутствие во многих культурах считалось не просто признаком бедности или безденежья, а проявлением неуважения к умершему. То, что сегодня заменяется траурным органом, скрипкой или приглушённым голосом ведущего церемонии, когда-то звучало живым женским голосом — сильным, надрывным, распетым до предельной эмоциональности. Фото: Культурология.РФ |
ГЕОГРАФИЯ СКОРБИ
Древний Египет и Месопотамия
Фото: Плакальщики. Рельеф из Мемфиса Рельеф с изображением плакальщиков. XIV век до н. э. Известняк. 29 X 48,5 см. Москва. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Источник изображение: Коллекционерус
Древний Египет и Месопотамия
Фото: Плакальщики. Рельеф из Мемфиса Рельеф с изображением плакальщиков. XIV век до н. э. Известняк. 29 X 48,5 см. Москва. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Источник изображение: Коллекционерус
В Древнем Египте проводы умершего совершались при обязательном участии жриц Исиды и Нефтиды. Эти женщины были посвящёнными: брили головы, носили особые татуировки, отказывались от материнства. Их задача — провести душу умершего в иной мир.
Их голос не был просто голосом. Он был ритуальным инструментом.
Египетские плакальщицы — хитти — знали жесты, указывающие путь душе, и особые вокальные формулы. На росписях они изображены с поднятыми руками, вытягивающими звук — и душу — наружу.
Их голос не был просто голосом. Он был ритуальным инструментом.
Египетские плакальщицы — хитти — знали жесты, указывающие путь душе, и особые вокальные формулы. На росписях они изображены с поднятыми руками, вытягивающими звук — и душу — наружу.
Фото: Плакальщицы. Роспись из гробницы великого везира Рамосе. 75 x 80 см. Настенная роспись. Египет. Фивы (Источник изображения: wonderbk.com)
Слёзы в Египте считались необходимой проводящей жидкостью: они помогали умершему перейти в иной мир, как вода помогает лодке оттолкнуться от берега.
В Месопотамии профессия была столь важна, что плакальщиц упоминают клинописные тексты. Там плач — это почти разговор с богами: громкий, долгий, музыкально выстроенный.
В Месопотамии профессия была столь важна, что плакальщиц упоминают клинописные тексты. Там плач — это почти разговор с богами: громкий, долгий, музыкально выстроенный.
| Китай — театр скорби В Китае традиция приглашать плакальщиц на прощальную церемонию существует уже более двух тысяч лет. Но она сильно отличается от европейской. В Европе акцент делается на выражении скорби. В Китае плакальщицы — это, скорее, театральная труппа. Они должны петь, танцевать и выполнять множество различных элементов погребального обряда. Их траурный танец длится в течение всей церемонии, при этом в песнях они взывают к душе умершего, призывая его не оставлять своих близких после смерти. Церемония заканчивается преклонением колен перед гробом. Такие красочные представления в день похорон до сих пор практикуются в Поднебесной. Конечно, в крупных городах их уже не увидишь. Но вот в провинциях, удаленных от центра, обряды хранят очень бережно. Музыковеды называют китайский похоронный плач «выразительным речитативом», где мелодия строится на резких нисходящих интонациях — будто «падении духа». Фото: Траурное представление на похоронах в Китае (Через West China Metropolis Daily) Zhenshchina delayet traurnoye |
Средиземноморье — от древнегреческих трений до римских законов
Фото: Рельеф римской похоронной процессии. Из Амитерна, 1 век н.э. Museo Nazionale d’Abruzzo, L’Aquila, Italy
Фото: Рельеф римской похоронной процессии. Из Амитерна, 1 век н.э. Museo Nazionale d’Abruzzo, L’Aquila, Italy
В Древней Греции существовал карийский плач — резкий, пронзительный, нестройный. Это был голос отчаяния, не стыдящийся некрасивости. Он создавал такой сильный эмоциональный эффект, что Платон мечтал запретить его в своём идеальном государстве — опасался силы коллективного горя.
В Риме плакальщиц — прайфик — приглашали на каждое значимое погребение. Они били себя в грудь, тянули руки к покойному, создавая театрализованное многоголосие. Сенат даже пытался ограничить их количество — настолько мощным был этот акустический ритуал.
В Иерусалиме и многих ближневосточных традициях плакальщицы собирали слёзы в специальные сосуды — лакримации — и эти сосуды хоронили с телом, как доказательство любви.
В Риме плакальщиц — прайфик — приглашали на каждое значимое погребение. Они били себя в грудь, тянули руки к покойному, создавая театрализованное многоголосие. Сенат даже пытался ограничить их количество — настолько мощным был этот акустический ритуал.
В Иерусалиме и многих ближневосточных традициях плакальщицы собирали слёзы в специальные сосуды — лакримации — и эти сосуды хоронили с телом, как доказательство любви.
Фото: Терракотовые погребальные доски. VI до н.э.
Профессиональный плакальщик исполнял, импровизируя, «куплет» плача с банальными выражениями: «Как я могу петь тебе хвалу? Их слишком много», «Как ты мог оставить меня с детьми?» и т.д.)
В книге «Ритуальный плач в греческой традиции» Маргарет Алексиу описывает родственников и профессиональных плакальщиков в современной Греции, которые оплакивают друг друга, передавая песню с одной стороны гроба на другую. При этом исполнительница берет за руку другую женщину, чтобы показать, что она должна подхватить плач.
| «Арлингтонские леди» в США Особую форму эта древняя традиция получила в США. Здесь с 1948 года действует общество под названием «Арлингтонские леди», созданное Глэдис Ванденберг — супругой начальника штаба ВВС США. Задача этих женщин проста и одновременно предельно важна: они присутствуют на похоронных церемониях, чтобы ни один американский военный не оказался проведён в последний путь в полном одиночестве. «Арлингтонские леди»,приходят на церемонии прощания с теми, кто погиб в бою или не имеет близких, способных проводить его. Вступают в организацию, как правило, вдовы военных и женщины, служившие в армии. Работа их полностью добровольная: «леди» не получают за это денег, но каждая даёт обещание хотя бы один день в месяц присутствовать на похоронах. Фото: VET-ERG совместно с Клубом военно-морских жен установят флаги на могилах погибших на кладбище Морского медицинского центра Портсмута. |
Их поведение на церемонии сдержанно и строго: они не плачут вслух и не выражают эмоций демонстративно, а провожают погибшего от имени всех жен, матерей и дочерей страны. Перед тем как гроб опускают в землю, одна из участниц накрывает его государственным флагом и кладёт на грудь умершего два конверта — письмо от начальника штаба его подразделения и личное послание от самой «леди».
Общество получило название в честь Арлингтонского национального кладбища — места, где покоятся многие американские герои. Сегодня филиалы организации работают практически во всех штатах, а общее число участниц приближается к двум сотням.
Общество получило название в честь Арлингтонского национального кладбища — места, где покоятся многие американские герои. Сегодня филиалы организации работают практически во всех штатах, а общее число участниц приближается к двум сотням.
Фото: Арлингтонская леди Пола Маккинли позирует для фотографий на Арлингтонском национальном кладбище 22 сентября 2016 года в Арлингтоне, шт. Вирджиния (фото Рэйчел Лару из армии США)
Плакальщицы в России
На Руси плакальщиц называли вопленницами. В отличие от западноевропейских коллег, они не получали за свой труд денег, но требования к ним были куда строже. Одного умения рыдать здесь было недостаточно: вопленница должна была знать «причётную речь» — особый словесный и интонационный канон причитаний, передаваемый из поколения в поколение. Чтобы произносить его правильно, требовались определённые дыхательные техники, хороший сильный голос и почти актёрское мастерство — ведь на похоронах она выступала не просто как свидетельница горя, а как его проводница. И всё это — бесплатно, из чувства долга.
Фото: Кириллица
Фото: Русская семерка
Первый плач, произнесённый на чьих-либо похоронах, становился для женщины своего рода инициацией. После этого она могла решить, будет ли причитать только по близким или возьмёт на себя роль профессиональной вопленницы. Талантливых плакальщиц приглашали из соседних деревень, и такое приглашение считалось большой честью: это была не профессия, а миссия.
“
Ай, кто ж теперь-то по крылечку ступать-то будет,
кто ж мне слово доброе скажет-то,
ой, ты ж уходишь,
а я ж остаюся одна-одинешенька-то…
кто ж мне слово доброе скажет-то,
ой, ты ж уходишь,
а я ж остаюся одна-одинешенька-то…
| С приходом христианства отношение к языческим обрядам стало меняться, и церковь долго пыталась вытеснить причитания из похоронного ритуала. Однако вопленницы ещё столетиями присутствовали на прощаниях, несмотря на неодобрение священников. Со временем традицию всё же заменила православная служба: плач уступил место отпеванию и коллективной молитве. Сегодня вопленницы встречаются разве что в глухих сёлах Крайнего Севера. Ни одно современное похоронное бюро официально не предлагает такие услуги — да и спроса на них уже практически нет. Фото: Wikimedia Commons |
Плач как музыка
Исследование ритуального плача стало отдельным направлением в этномузыкологии, и именно благодаря нескольким учёным сегодня можно говорить о плаче не только как о культурном, но и как о музыкальном феномене.
Фото: Wonderzine
Исследование ритуального плача стало отдельным направлением в этномузыкологии, и именно благодаря нескольким учёным сегодня можно говорить о плаче не только как о культурном, но и как о музыкальном феномене.
Фото: Wonderzine
Одним из первых серьёзных исследователей стал американский этномузыколог Бруно Неттл, который работал с ближневосточными, прежде всего, с иранскими образцами. В его работах плач впервые предстает не как эмоциональный шум, а как строго организованный жанр, структурно родственный древней музыке Востока. Неттл показал, что многие плачильные интонации повторяют музыкальные формулы, уходящие корнями в глубинную архаику — и что именно в таких «непесенных» жанрах можно услышать подлинную историю человеческого голоса.
Фото: L. Brian Stauffer | Источник: UI News Bureau: Stauffer
| В России фундамент изучения ритуального плача заложил этнограф Сергей Прокофьев. Он был одним из немногих, кто в начале XX века ездил по северным деревням с фонографом и записывал голоса настоящих вопленниц — женщин, чьи напевы были последними живыми следами языческой традиции. Прослушивая и расшифровывая эти записи, Прокофьев обнаружил, что плач обладает определёнными ладовыми моделями: чаще всего минорными, с узким диапазоном, но при этом невероятно насыщенными микромелодическими движениями. Именно он впервые заговорил о плаче как о музыкальной системе, а не только как о фольклорном тексте. Позднее эту работу продолжили Ирина Соколова и Лидия Миллер — исследовательницы, которые буквально создали «словарь плача». Они расшифровали сотни записей северных причитаний, выделили устойчивые мелодические формулы, определили их функции и комбинации. Благодаря этому исследованию стало ясно, что каждая плакальщица владеет собственным набором мелодических жестов, из которых собирает импровизационный поток. Этот поток кажется рождённым здесь и сейчас, но на деле в нём живут десятки поколений женских голосов. Фото: Кириллица |
Своеобразное открытие сделала польская исследовательница Мария Ковальски, изучавшая украинские и белорусские причитания. Она обратила внимание не только на мелодику, но прежде всего на тембр — подавленный, вдавленный, иногда с хрипотцой. Исследуя физиологию исполнения, Ковальски обнаружила, что плачильный тембр формируется благодаря напряжению ложных голосовых связок, тем самым приближаясь к экстремальным техникам современного вокала. Получалось, что плакальщицы, не зная вокальной терминологии, владели сложнейшей техникой, к которой современные исполнители приходят через многолетнее обучение.
Западноазиатской линией изучения плача занималась китайская исследовательница Хуанг Юйли. Она впервые расшифровала нотный строй южнокитайских похоронных распевов и обнаружила, что их интонационная основа близка пентатонике, но при этом ритм полностью подчинён свободной речевой манере. Китайский ламент оказался своеобразным мостом между пением и разговором — именно таким, каким его описывают древние тексты.
Вместе эти исследования создали почти полную картину: плач существует как отдельный вокальный язык — эмоциональный, ритуальный, импровизационный, но при этом строго структурированный. Он подчиняется законам, которые никогда не записывались на бумаге, но которые знали и воспроизводили женщины разных эпох и культур. И чем больше изучают этот жанр, тем яснее становится: в плаче слышна не только скорбь конкретного человека, но и музыка человеческой истории.
Фото: Кириллица
| Сегодня ритуальные плакальщицы почти исчезли. Их заменили траурные марши, литургические песнопения, записанные речи. Но музыка плача не исчезла — она просто распалась на множество жанров и традиций. Она живет в интонациях скорбных гимнов, в эмоциональных надрывах народных песен, в бессчётных музыкальных практиках, которые продолжают строиться вокруг тех же формул, что и тысячи лет назад. В каждом таком звуке — память о женщинах, чьи голоса сопровождали переход между мирами. О тех, кто превращал страх в мелодию, горе — в форму, а смерть — в момент абсолютной ясности. Плач — это древний язык мира, и именно через него музыка впервые обрела свою человеческую природу. Фото: Pinterest |