После нескольких заметных публикаций он зарекомендовал себя в литературных кругах столицы и получил возможность поработать в журнале "Современник" под руководством самого Пушкина. Уже гораздо позднее, в 1869 году, публицист Михаил Антонович назовёт Краевского "существом бездарным, не умеющим отличить Белинского от какого-нибудь слабоумного писаки". Именно такую репутацию среди коллег по цеху он будет иметь на протяжении большей части своей карьеры. Но возникают серьёзные сомнения, что Пушкин мог взять на работу подобного персонажа.

По-настоящему крупным игроком на рынке прессы Краевского сделал выдающийся успех "Отечественных записок". Тогда в России действовал негласный запрет на регистрацию новых печатных изданий. Андрей Александрович решил пойти иным путём и арендовал историко-краеведческий журнал у Павла Свиньина в 1838 году. Последние 9 лет "Отечественные записки" находились в кризисном состоянии, и новому издателю пришлось сильно постараться, чтобы вытащить журнал из финансовой ямы.

Однако многие литераторы уже тогда стали обвинять Краевского в безжалостной эксплуатации своих сотрудников. Поговаривали, что Белинский, во многом определивший успех журнала, получал сущие копейки и жил чуть ли не впроголодь. Противоречия между критиком и редактором могли бы так и остаться делом внутриредакционным, если бы не темперамент Белинского и его великий талант проклинать своих обидчиков.

Эту тему оперативно подхватили конкуренты из "Современника" и навсегда закрепили за Краевским репутацию литературного эксплуататора.

При этом многие исследователи считают, что эти претензии были, мягко говоря, преувеличенными. За время работы в "Записках" оклад Белинского увеличился с 1200 до 6000 рублей в год. К слову, годовая аренда городской усадьбы в России 40-х годов стоила около 3000 рублей. Вполне недурно для литературного деятеля. Эти слухи можно трактовать по-разному: либо источники лгут и Белинский действительно получал копейки, либо у него были большие проблемы с распределением финансов. А что касается дикой загруженности, то Белинский сам не раз упоминал в письмах, что тяжёлая работа для него начиналась только во второй половине месяца - когда "вампир" напоминал о скорой сдаче материала.

Как бы то ни было, Краевский и правда не отличался бережным отношением к литераторам. Для него они были таким же рабочими, как и, например, строители железных дорог, разница лишь в инструментах. В своей редакции он впервые ввёл систему авансирования: оплачивал труд заранее и требовал сдать материал к назначенному времени. Достоевский, также начинавший свой путь в журнале Краевского, жёстко критиковал такой подход.

С одной стороны, такие условия действительно связывали руки молодым писателям. Сложно написать литературный шедевр, когда на тебя постоянно давят сроки. Но с другой, это воспитало профессионализм и работоспособность в целом поколении авторов. Тот же Белинский позже признавался, что, может быть, столько бы и не написал, если бы не атмосфера вечной спешки и напряжения, царящая в редакции Краевского.

Многие осуждают Краевского за то, как он повёл себя в период усилившейся цензуры в конце 40-х годов. "Записки" подверглись давлению властей и многочисленным доносам, редакция потеряла Белинского, а затем журнал и вовсе утратил фирменные свободолюбивые интонации. Краевский отказался от либеральных убеждений ради сохранения своего детища, превратив его в очередное верноподданническое издание. В глазах публики издатель "Отечественных записок" стал человеком без принципов, готовым пойти на всё ради меркантильных интересов. В попытках наладить отношения с властью он, по мнению многих, даже перестарался. Статья "Россия и Западная Европа в настоящую минуту" (1848) возмутила даже консерватора Погодина, не говоря уже о либеральной интеллигенции, которая составляла внушительную часть аудитории журнала.

Но период с 1848 по 1855 не зря называют "мрачным семилетием". Вся прогрессивная русская печать тогда была задушена Николаем I в попытках не допустить европейские революционные настроения в Россию. Каждый свободомыслящий литератор страны оказался перед тяжёлым выбором: либо он отказывается от своих взглядов, либо судорожно ждёт, пока жандармы постучат в дверь. Краевский выбрал первый вариант, и его трудно за это осуждать.

Интерес публики к "Запискам" стал медленно затухать, а сам Краевский параллельно брался за новые вызовы. Его "Русский инвалид" в начале 50-х переживал взлёт и стремительно набирал подписчиков. Он также взялся за редакторство "Санкт-Петербургских ведомостей", которые к тому моменту стали совсем убыточными и неактуальными. Результат — первая газета России значительно освежилась и стала приносить около 50 тысяч рублей в год, что не могло не радовать издателя в лице Академии Наук. Краевский снова доказал, что умеет делать деньги на журналистике как никто другой.

Работа над "Ведомостями" заставила Андрея Александровича задуматься о создании собственной общественно-политической газеты. Более того, он решил сделать её ежедневной, что никому до него ещё не удавалось. В начале 60-х Краевский фактически передал обязанности редактора "Отечественных записок" своему зятю С. С. Дудышкину, а в 1867 — журнал отошел под контроль Н. А. Некрасова. Несмотря на многолетнюю конкуренцию (Некрасов возглавлял "Современник", пока тот не закрыли по цензурным соображениям), Краевский снова продемонстрировал предпринимательский талант и заключил сделку на выгодных условиях, оставив за собой большую часть прибыли как издатель. С тех пор всё его внимание сосредоточилось на новом проекте — газете "Голос".

В эпоху реформ либеральному правительству Александра ll нужны были новые пути воздействия на общественность, и наилучшим вариантом, безусловно, считалась пресса. Краевский понимал, что это, возможно, единственная возможность запустить новую газету, и предложил создать "Голос" в качестве связного между властью и обществом. Идею поддержали министр финансов Рейтерн, министр внутренних дел Валуев, а также министр народного просвещения и давний товарищ Краевского Головнин.

Ежедневный "Голос" вошел в тираж уже в 1863 году. Редакция ежегодно получала по 12 тыс. рублей из государственной казны, а на страницах газеты регулярно публиковались императорские чиновники. За сотрудничество с правительством "Голос" нещадно критиковали как революционеры, так и консерваторы. Но газета стремительно набирала ход, и при многотысячных тиражах возмущения критиков казались лишь фоновым шумом.

К приходу Бильбасова издание уже обрело широкую сеть корреспондентов, которые предоставляли оперативную информацию как из далёких глубинок, так и из самого сердца петербургской бюрократии. Несмотря на испортившиеся отношения с правительством, в газету продолжали писать крупные чиновники и генералы.

В конце 70-х цензурный гнёт усилился, но Краевский не собирался менять курс своего издания. Работникам редакции он говорил: «Прошу писать так, как будто цензура не существовала, мне нужно знать дело так, как оно происходило в действительности».

"Голос" был большой силой на рынке прессы, и было бы странно, если бы государство не попыталось заполучить его под свой контроль. Этой задачей занялся ещё один крупный издатель Михаил Катков, который тесно сотрудничал с чиновниками Александра lll. Он оперативно обговорил покупку "Голоса" с тогдашним министром внутренних дел Толстым и уже начал собирать средства для заключения сделки. Однако Краевский, вопреки репутации меркантильного человека, отказался от продажи своего детища и предпочёл похоронить его вместе с надеждами на либеральные преобразования в России. В 1884 году были закрыты и "Отечественные записки". Причина — "распространение вредных идей".

Для своих подчинённых он был тем самым строгим наставником, каждое взаимодействие с которым превращается в сплошной стресс. Многие ученики до конца жизни вспоминают Краевского с чувством ненависти. Другие же со временем понимают, что именно благодаря суровому подходу его уроки запомнились им на всю жизнь.

На рынке прессы он был акулой, за километры чуявшей запах успеха. Он точно знал, как обеспечить своему изданию стремительный взлёт, и неизбежно становился объектом зависти со стороны конкурентов. У Краевского была своя позиция, но в критические моменты он вполне мог поступиться с принципами ради своего бизнеса, что отличало его от некоторых радикально настроенных коллег.

Слишком многие люди из окружения Краевского со временем становились его врагами, да и его репутация в литературных кругах оставляла желать лучшего. Однако стоит учесть, что большинство претензий были связаны с тем, что Андрей Александрович вводил в индустрию инновации, которые его современники отказывались принимать. Например, интеллигенция осуждала Краевского за то, что он одним из первых начал платить литераторам за работу. Тогда в обществе считалось, что литература и публицистика — это исключительно призвание, которым нужно заниматься безвозмездно. Спустя пару сотен лет эти упрёки звучат, мягко говоря, надуманными.

Однако в массовом сознании огромный вклад в развитие русской печати и вся неоднозначность личности Краевского разбились об его отношения с Белинским. В годы жизни Андрея Александровича голоса конкурентов и завистников слишком громко кричали о его эксплуататорской натуре и жажде наживы, что портило его образ в глазах интеллигенции. А в советское время, как раз когда народ массово взялся за чтение, Белинского возвели в культ. Ленин говорил о нём как о предшественнике социал-демократии, а Сталин в ноябре 1941 года произнёс имя критика среди великих представителей культуры, чьё наследие должно было помочь стране в борьбе с нацистами. На этом фоне Краевскому досталась роль второстепенного вредителя — угнетателя "пролетарского" публициста Белинского, "беспринципного и ловкого литературного дельца", который смотрел на свою деятельность только как на средство обогащения. Именно этот мифический образ закрепился за Краевским в отечественной литературе. Но в реальности всё, как всегда, оказывается гораздо сложнее.