В детском садике, если кто-то отказывался со мной играть или не делился игрушкой, я уходила в уголочек, чтобы там порыдать, а потом жаловалась родителям: «Папа, мама, он меня не любит и обижает, мы навеки враги». В университете любое несовпадение во взглядах провоцировало распри, дискуссии и столкновения до оров, так что на следующий день мы уже не могли смотреть друг другу в глаза. Я не помню, когда вдруг впервые поняла, что если не отступлюсь от убеждения, то потеряю друга, что, да, именно, Платон мне друг, и нет никакой истины дороже. Но я хорошо помню, как преподаватель сказал: «Дружить нужно с теми, кто от вас отличается, дружить с такими же, как вы, нет смысла». Это правда, так и случается.

Сейчас моя лента оккупирована людьми, которые собираются идти на митинги, менять власть и устраивать дальнейшие шумные протесты. Среди них периодически слышны слабые голоса тех, кто идти на митинги не хочет и вообще хотел бы просто попить кофе в центре, где всё огорожено и забаррикадировано, например. В них летят упреки: как вам живется в мире театров и диссертаций/как вообще можно думать об обычной жизни/ты что, за Путина. Это и есть настоящая цензура – требовать от всех одного взгляда на мир.

Я не разделяю убеждений митингующих, но, как Байрон, уважаю право их высказывать. Я так вижу демократическое общество с реальным плюрализмом мнений: кто-то говорит, что он за действующее правительство, кто-то в оппозиции, и потом они вместе обсуждают новое кино или что заказать в ресторане. В некоторых компаниях, где я бываю, так и случается. Люди спорят про Путина и Навального, а потом машут рукой и идут пить вино и есть сыр, ты смотришь на них долго и тебя осеняет, что они лучшие друзья вообще-то. С некоторыми из моих близких друзей я диаметрально расхожусь во взглядах: на политику, на культуру, на развитие общества, на феминизм. Некоторые из моих друзей – гомофобы, в моих глазах это страшно их дискредитирует, потому что другие мои друзья – гомосексуалы, но я, чуть подумав, конечно решаю, что люблю и тех, и других. Людей не определяют их взгляды и мнения. Но ещё больше они не определяют друзей. Мы можем делать тысячу разных выборов, а потом выбирать отказ от них. Когда мне было 15, я страстно поддерживала оппозицию и публиковала на стене записи "Россия для русских", мне за них жгуче стыдно, но молодость прощает такие вещи. Это был выбор ребенка, я отказываюсь от него сейчас, и этот новый выбор меня утешает.

Я не поклонник Навального, потому что не верю в идеалистов, борцов с режимом и революционеров с тех самых пор, как подала однажды документы на политологию (учиться там я, конечно, не стала). Большая политика – это всегда большие деньги. Я не верю в Кремль, потому что вижу, что эта система сжирает саму себя, не получая новых вливаний. Я до последнего надеялась, что разыграют карту с личным милосердием, что показательно защитят гражданина страны и устроят расследование, а потом отпустят и ещё подснимут репортажик, как благодарный пациент немецкой клиники обнимает детей. Этому нечего было бы противопоставить. Я не могу найти объяснения, почему так не сделали.

В своё время Николай II пошёл на Кровавое воскресенье, мне всегда казалось, что из-за недалёкости и сознательного желания всё уничтожить от тех, кто рядом. Что там говорить, его собственные братья выступали против царя. Издалека плохо видно, нужно подойти поближе. Но к сегодняшним действиям власти у меня милюковский вопрос: «Что это, глупость или измена?». Имеющиеся проблемы сознательно допущены на рынок.Смешно, конечно, когда Макрон, одной рукой предписывая устраивать жесткое винтилово у себя, требует у нас соблюдения демократических основ. Мир как-то подгнивает. Боюсь, что это кем-то сознательно допущено, не уловлено, подзабыто. Был большой соблазн промолчать, потому что я же не блогер, не политолог, не либерал даже, у них мощная поддержка, с такой легко говорить.

Но даже если я не верю ни в одну, ни в другую сторону, я верю в простых людей. Которые кинулись на баррикады или которые взялись их оборонять с противоположной стороны. Я думаю о том, что они приходят домой, пьют чай с лимоном, кого-то любят, смеются над сериалами. Даже если сама навальщина для меня конструкт системы, там, где-то за ней, есть семья. Его жена, дочь и сын. И таких семей – много. Все говорят, что промолчать сейчас – предательство. Но плодить агрессию, грубость и ненависть – предательство тоже. Патриотизм и свобода слова не должны быть ненавистью. За любую «не ту» симпатию новые революционеры готовы распять и сожрать без соуса. Мне понравилось, как сказал Александр Цыпкин. Я тоже хочу, чтобы Навальный поехал уже к себе домой, спокойно был допущен до выборов и чтобы я могла там спокойно проголосовать против него. Но ещё больше – чтобы ненависть к режиму не становилась просто ненавистью, чтобы идея перестала нас определять. Наверное, будет не очень хорошо, если прекрасная Россия будущего, которую все мы надеемся построить, начнется, например, с пожелания смерти детям Слепакова, просто выразившего свою позицию.

Наши политические взгляды стали слишком много значить в эти дни. Кажется, уже видели в 2014 году похожий сюжет. В обход всех политических высказываний, потому что в России нет силы, которую я поддержала бы в притязании на трон, включая ту, что его занимает, и это моя большая причина для печали – относитесь бережно к сердцам других людей. Потому что эпоха поменяется, они меняются слишком быстро, а потеря скорее всего будет невосполнима.

Неважно, кто лучше, красные или белые, византийцы или османы, либералы или консерваторы, лысые или волосатые, с большими носами или нет. Вокруг много смелых, честных и храбрых людей. Они есть по обе стороны бездонной пропасти, которую нам навязали. Мир громадный. В нем есть место для всяких видов любви и всяких видов доблести.