Это нормально, ты просто вечно чувствуешь себя несчастным. Так бывает. Ну, не всем быть счастливыми, и вообще, посмотри, вон Света/Лида/Маша как плохо живут, а ты убиваешься непонятно почему, тебе что, хочется быть сумасшедшей? Тебечтохочетсябытьсумасшедшей. Это повторяется рефреном по три раза в день. В твоей голове, больше нигде. Ты ходишь по улицам, смотришь на людей, думаешь растерянно и опасливо, что они не по-настоящему счастливы. Не может никто быть по-настоящему счастлив. Приходишь и проваливаешься в глубокое кресло. «Как вы себя чувствуете?». Взгляд у доктора участливый, но ты подозреваешь, что он тоже несчастлив. «Как он переживает, если его пациенты умирают? Они ведь умирают». «Спасибо, что вы об этом спросили», – отвечает доктор, – «Я отвечу, если вы хотите об этом поговорить». Мы хотите. «О, у вас была насыщенная неделя – театр, музеи, рестораны». Потому что самый быстрый и простой способ – побег. Потому что вне дома и вне себя ты еще можешь существовать, но, стоит оказаться в чертовых четырех стенах и тут же листаешь список контактов, чтобы решить, с кем из них ты можешь сбежать сегодня. Ольга Брейнингер однажды написала: «Они чувствуют себя совсем одинокими. Но это смешно. Как можно чувствовать себя совсем одиноким. Вы и есть совсем одинокие». Ты совсем одинокий. В первую очередь – потому что ты боишься и ненавидишь себя. Потому что, налаживая отношения с десятками ненужных людей, ты так и не смог наладить с самым важным человеком в жизни – с самим собой.

По статистике, депрессией страдают 8-12% населения земного шара. Это 300 миллионов человек. Это две России и тридцать столиц. Не знаю, как склоняется Москва. Я не очень понимаю, что значит «депрессией страдают». Вероятно, эти люди просто страдают. Это утверждение намекает, что все остальные совершенно не страдают, что вряд ли так. ВОЗ еще в 2013 году призвал бороться с депрессией. Павел Дуров сказал, надо больше гулять. Я не верю в депрессию, ее нет, все просто несчастны, так бывает. Я закрываю глаза, январь 2020-ого, в Китае целый город закрыли на карантин, люди там напуганы, они умирают прямо на улицах, никто не знает, как им помочь. Это моя специфическая реакция – чрезмерная эмпатия. Читаю книгу Михаила Шишкина и думаю, зачем он это всё вываливает, зачем всю эту грязь, а потом дохожу до одного какого-нибудь звонкого, язвительного, похожего на талый снег по скоротечности красоты, момента, и, аааа, это он не от ненависти, это он от боли. Она просто собирается лишними бумажками у него в карманах, а потом прорастает через страницы книг. «Детям нужно в школе вообще запретить читать Достоевского», – бурчит доктор, – «Потом вот такое случается». И он машет рукой будто бы в твою сторону. Это смешно, это ужасно смешно, я хожу на ланчи, у меня через 5 минут такси, вечером я пойду в театр, лениво не приму какое-нибудь предложение. Посмотрите, они говорят: «О, ну, ты-то хорошо живешь». «Да-да», – деланно киваешь, бросаешь взгляд на экран смартфона. Доктор говорит, что нужно всё записывать в книжку, но записывать не хочется. Хочется, чтобы мир просто закончился.

Тебечтохочетсябытьсумасшедшей. Нет, вообще-то хочется, чтобы все стали счастливы. «Какая у тебя классная работа», «как ты здорово выглядишь», «как ты красиво пишешь» – кто-нибудь говорит всё это иногда, но не слышно. Слышно «слушай, а мне раньше больше нравилось» и это равно «ты полное дерьмо». «Я думаю, они все несчастны», – наконец, признаешься. «Все?» – доктор вскидывает бровь, есть у него такая особенность. «Все, да». О, абсолютно все. Это каторга, мы все на каторге, разве вы не замечаете? «Все не могут быть несчастны», – доктор качает головой, – «Вы спрашивали у своих друзей?». О да, мы спрашивали. Они все делятся печалью, болью и тоской. Лента в инстаграме – это боль и тоска. Счастье пролистывается, остается незамеченным. Слабый голос «да нет, я счастлив как раз» тонет среди фонового шума сторис, на которых девочка признается, что хочет умереть. «Какая дура», – закатываешь глаза, отключаешь мобильник, три часа не можешь уснуть.

Одна моя подруга, когда у нее была самопровозглашенная депрессия, не могла встать с кровати три дня, просто лежала и смотрела в потолок. Мне-то казалось, это не страшно, страшно встать и пойти, и быть с людьми, от которых устаешь, и смотреть постановки, которые неинтересны, и читать книги, которые в тягость. Такие дни сменяются абсолютным счастьем – тебе всё удастся, всё будет хорошо, какая прекрасная погода, какой красивый город, как пахнет эта булочка. Чем ярче это счастье, тем драматичнее потом будет отдача – шарахнет обухом по голове, увидишь аниматора и начнешь рыдать прямо на улице, потому что он несчастен, отшатнуться хочется от его тоски, она засасывает, как черная дыра, вот бы всю планету засосала. В другие дни так хочется, чтобы все были счастливы, так нравится ложиться в кровать и пробовать еду, и так любишь друзей. А потом снова закидываешь голову к светлым пятнам окон многонаселенных домов и думаешь: как их много, как категорически, трагически много, и как наверняка много несчастья, оно с ними живет, смотрит на них из-за угла, и иногда уравновешивается счастьем. Когда-нибудь редко.

Недавно из окна дома напротив выпал человек. Может быть, он мыл окна и поскользнулся на подоконнике, но скорее всего у него была депрессия. Первое самоубийство, с которым я столкнулась, пришлось на мои 19. Это было странно и ненужно – мир не изменился, а человека нет. Вот, на коньках катаются, снег шуршит, солнце светит, а человека – нет. «Не надо бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят», писал Тарковский. Мне кажется, своей – не надо. А чужая пугает, всегда подкрадывается со спины. Просто кто-то не проявил немного сочувствия – может быть, я? Человеку нужно было написать и спросить «как дела?» или вроде того. Это похоже на нытье, но только боль и нуждается в том, чтобы быть записанной.

Что ж, у Фродо явно депрессия. Все мы знаем, как закончился этот путь. Фродо уничтожил кольцо, вернулся домой, но взгляд у него был отрешенным и пустым еще всю жизнь, или это просто Вуду линзы на съемках натирали глаза, не знаю.

Обычно в таких случаях повторяют, что быть несчастным – нормально. Что можно позволить себе бездействие и апатию, что если хочется погрустить, то нужно грустить. В нашумевшем сериале «Ход королевы» главная героиня в депрессии элегантно пила, подводила черные стрелки и не брала трубку, но всё это – с идеальным макияжем, укладкой и в модной одежде. Все смеялись. Хотя вообще-то страдать можно и так, у страданий вообще столько форм, что французские глаголы прошедшего времени обзавидуются. Но кое-что там, в сериале, правда: через какое-то время она взяла себя в руки – да, ей помогли – и пошла дальше. Так тоже бывает. И так должно быть. Люди до сих пор говорят: тычтохочешьбытьсумасшедшей. Или считают, что со справкой – какой справкой? – никуда не возьмут на работу. Всё не так. Всё нормально, всё хорошо. Дождь идет противный, но это ничего. Ты вечно чувствуешь себя несчастным – ну, случается. Это пройдет. Только приложить бы немного усилий. И помнить: в случае разгерметизации салона наденьте маску сначала себе, потом ребенку. Если вы задохнетесь, ему, может, кто-нибудь и поможет. Но лучше – не задыхаться.